Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красна - Страница 11

Что, несомненно, вызвало травму — внезапность. Очевидно, признаки надвигающихся кризисов существовали, и, наверное, мне следовало бы обратить внимание на них — но внезапно весь этот хаос обрушился на весь мир! То, на что мы ворчали на манер стариков, недовольных меняющимися временами, оказалось, я понимаю теперь, гораздо более серьезными показателями социальных потрясений. Стремительный рост населения, уменьшение производства продуктов — это были старые проблемы, о которых говорил еще Иеремия, — но они навалились на нас неожиданно. Возможно, мы намеренно отказывались признать эту проблему точно так же, как люди отказывались признать возможность войны с Германией в конце тридцатых. У нас, хомо сапиенс, есть замечательная способность прятать головы в песок, притворяясь, что ничего не боимся».

Райан мрачно улыбается. Это так, думает он. Люди в стрессовой ситуации начинают обычно заниматься десятком надуманных проблем, оставляя реальность совершенно нетронутой, потому что с ней слишком трудно справиться. Как тот человек, что потерял в доме шестипенсовик, но решил поискать его на улице, потому что там светлее и он сэкономил бы на свечах.

Он добавляет в журнал:

«И всегда находится какой-нибудь чертов мессия, отвечающий их потребностям, — кто-то, за кем они слепо пойдут, потому что слишком боятся положиться на свой здравый смысл. Вроде Дон Кихота, возглавляющего гадаренских свиней!»

Райан вслух смеется.

«Вожди, фюреры, дуче, пророки, провидцы, гуру… Сотню лет миром правили плохие поэты. Хороший политик лишь в небольшой степени провидец — в сущности он должен быть человеком, видящим практические, сиюминутные нужды людей и пытающимся что-то делать с этим. Провидцы хороши, чтобы воодушевлять людей, — но это худший тип лидеров: они пытаются навязать свои довольно простые предвидения чрезвычайно сложному миру! Почему политика и искусство так перемешались за последнюю сотню лет? Почему плохим художникам достались народы в качестве холстов для писания своего обрывочного, поверхностного вздора? Возможно, потому, что политика, как до нее религия, перестала быть эффективной силой и нужно было найти что-то новое. И явилось искусство — до тех пор, пока в свою очередь его что-то не заменит. Подвернется ли это что-то? Трудно сказать. На Мюнхене 15040 мы, вероятно, никогда не узнаем, уцелеет мир или нет.

Слава Богу, что мы вовремя проявили инициативу и отправили этот корабль к звездам!»

Времени писать больше нет. Райан торопливо откладывает бортжурнал и приступает к регулярной проверке двигателя корабля, прогоняя тест практически для каждого отдельного узла.

Он никогда не готовился на астронавта и сам обучился процедуре управления кораблем. Никто не планировал, что именно Райан будет стоять в данный момент в рубке управления.

Вообще-то говоря, он был простым преуспевающим бизнесменом.

Пока выполняется рутинная проверка, он предается воспоминаниям о временах, когда ему даже мысль о космическом путешествии не приходила в голову.

Он видит себя — крепко сложенного сорокалетнего мужчину — стоящим спиной к огромному зеркальному окну просторного офиса, с шикарным ковром на полу. У него крупное лицо с упрямым взглядом, широкая спина, ладони с короткими пальцами сцеплены за спиной.

До того как Райан безраздельно посвятил себя кораблю и своим погруженным в сон спутникам, уподобившись средневековому монаху, призванному хранить знания и жизни, содержащиеся в этом движущемся монастыре, — он был человеком, находящимся почти постоянно в состоянии боя.

…Лет десять тысяч назад он был бы во главе стаи волосатых сородичей, с бивнем в руке…

А в наше время он занимался игрушками.

Нет, он не строгал по-крестьянски кукол-марионеток в уютном маленьком домике. Райан владел фирмой, дававшей в год в среднем миллион фунтов прибыли, производившей игрушечные видеофоны, пластмассовые молотки, чудесные миниатюрные фейерверки, говорящих кукол в натуральную величину, машины по колено высотой с автоматической сменой передач, крохотные электрические кухонные автоматы, по-настоящему блеющих овец, всякие штучки, которые прыгали, ездили, шумели, ломались, когда кончалось их расчетное время жизни, и тайком выбрасывались родителями в городские узлы быстрого удаления отходов.

Райан нажал на кнопку.

На экране появился его управляющий Оуэн Пауэлл. Он стоял на четвереньках на полу офиса, наблюдая за двумя крохотными куклами, шагающими по ковру.

Когда он произнес: «Хэлло, Райан!», — кукла немедленно отозвалась прекрасно модулированным голосом: «Хэлло, Оуэн!»

— Это та самая говорящая кукла, про которую ты мне рассказывал? — спросил Райан.

— Она самая. — Пауэлл выпрямился. — Я знал, что они смогут, если постараются. Прелесть, правда? Ребенок «впечатывает» в нее свой голос в магазине, скажем, в свой день рождения. После этого она может давать до двадцати пяти ответов на его вопросы, но только этому ребенку. Представь — кукла, которая умеет говорить, вполне разумно, но только с тобой. Детишки с ума будут сходить.

— Если цена будет разумной, — добавил Райан.

Пауэлл был энтузиастом, вот кто и в самом деле был бы счастлив, вырезая игрушки в старой крестьянской хижине. Если бы не получал у Райана двадцать тысяч фунтов в год. Он явно был смущен замечанием Райана.

— Ну, может быть, можно снизить розничную цену до двадцати фунтов. Что скажете на это?

— Неплохо. — Райан нарочно не поощрял Пауэлла. Тот стал бы разбиваться в лепешку за улыбку — и все в ущерб работе. Следовательно, лучше быть с ним посдержаннее.