Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красна - Страница 10

* * *

Райан, проснувшийся в поту, невидяще упирает взгляд на крошечные плоские фигуры на телеэкране.

Во всем теле слабость, во рту пересохло.

Он облизывает губы и громко вздыхает.

Потом, стиснув зубы, выключает телевизор и покидает каюту.

Его шаги эхом отдаются в коридоре.

Он подходит к крохотному отсеку с длинной белой кроватью, устраивается на ней, привязавшись ремнями, и получает сеанс массажа.

По окончании сеанса у него болит все тело, а в голове ничего не проясняется. Теперь Райану пора есть. Он возвращается в свою каюту и принимает пищу, не ощущая никакого вкуса.

Закончив, отодвигает крышку иллюминатора и смотрит через это подобие окна в огромное пространство космоса.

Какую-то секунду ему кажется, что там, снаружи, в пустоте, он видит темную фигуру. Он торопливо протирает глаза и пристально всматривается в звезды.

Планету, к которой он направляется, разглядеть нельзя. Три года он уже находится в космосе. И будет еще два. Пока еще не видна цель путешествия. У него есть только слово, данное астрофизиками, что она существует и может поддержать те тринадцать жизней, что несутся к ней. Планета звезды Барнарда, Мюнхен 15040.

Он один в космосе. Командует этим кораблем и двенадцатью жизнями. И больше половины пути уже позади.

Воспоминание о том, что он совершил, накатывает на Райана. Кроме страха, кроме мучений, вызванных одиночеством, он ощущает гордость. Он закрывает «иллюминатор», оставляет каюту и идет в отсек управления выполнять свои обязанности.

Но он не может освободиться от томительного чувства подавленности, от ощущения чего-то не сделанного…

Это ощущение невыполненной задачи заставляет Райана работать еще интенсивнее.

Он заново прогоняет тесты на компьютере. Он инспектирует приборы, перепроверяя каждый, чтобы удостовериться в точности показаний.

Все в идеальном порядке.

Он ничего не забыл.

То чувство почти исчезает.

Глава 7

Прочитав отчет в компьютер, Райан идет к пульту под экраном и открывает выдвижной ящик, где лежит красный бортжурнал, готовый принять его заметки. Он садится за свой стол и, мурлыча песенку, выполняет кое-какие расчеты. Работает механически, но быстро. Наконец, удовлетворенный, завершает работу.

Теперь у него есть пятнадцать свободных минут. Он опять извлекает из ящика красный бортжурнал, проводит черту под своим официальным рапортом и пишет:

«Один в корабле, я испытываю взлеты и падения эмоций, не закаленных необходимостью менее механической работы, чем та, которую я выполняю, не отвлекаемый присутствием остальных».

Он перечитывает написанное, хмурится, пожимает плечами, продолжает:

«Это причиняет глубокую боль и делает меня добычей собственных чувств. Это также доставляет и большую радость. Час назад я вглядывался через иллюминатор в бесконечные пространства и припомнил, что я, что все мы, как группа, сделали для своего спасения. Мой ум возвращается назад, туда, — чем мы были в прошлом и чем будем в будущем».

Перо Райана повисает над страницей. Он делает пишущие движения над журналом, но не в состоянии облечь мысли в слова.

Наконец сдается, проводит еще одну черту под записью, захлопывает журнал и убирает его в ящик.

Потом передумывает, достает обратно и продолжает торопливо писать:

«Мир болен и даже наша компания была затронута недугом. Мы не остались незапятнанными. Мы продали некоторые наши идеалы. Но, может быть, разница была в том, что мы сознавали, что продаемся. Мы понимали, что делаем, и потому оставались разумными, когда почти все остальные впали в безумство.

Правда также, что мы стали в какой-то мере равнодушны к ужасам вокруг нас, отгородились от них — даже оправдывали какие-то из них, — даже смешивались со всем стадом время от времени. Но у нас была цель — наше ощущение предназначения. Это поддерживало нас. Я, однако, не отрицаю, что иногда поддавался и совершал поступки, о которых сейчас склонен сожалеть. Но, может, это и стоило того. В конце концов, мы уцелели!

Может быть, других оправданий и не нужно.

Мы сохранили наши головы и сейчас летим колонизовать новую планету. Дать начало новому обществу с более чистыми, достойными, разумными принципами.

Пусть циники думают, что это недостижимый идеал. Со временем все станет так же плохо, скажут они. Что ж, может быть, и не станет. Может быть, на этот раз мы на самом деле сумеем построить разумное общество!

Ни один из нас не безупречен. Особенно эта компания! Все мы ссоримся, у всех есть качества, которые другие находят раздражающими. Но суть в том, что мы — семья. Будучи семьей, мы можем спорить, в чем-то сильно расходиться — даже в какой-то степени ненавидеть друг друга — и все-таки выжить.

В этом наша сила».

Райан зевает и смотрит на часы. У него есть еще несколько свободных минут. Он смотрит на бумагу и опять начинает писать:

«Когда я оглядываюсь на нашу земную жизнь, особенно к концу, я осознаю, в каком же мы были напряжении. Рутина корабля успокоила меня, позволила понять, во что же я превратился. Мне не нравится то, чем я стал. Наверное, надо стать волком, чтобы драться с волками. Этого никогда больше не случится. Были времена, не могу отрицать, когда я потерял веру в свои идеалы — и даже в свои чувства. Некоторые события словно в тумане — некоторые почти совсем забылись (хотя, не сомневаюсь, кто-то из моих родственников или друзей сумеет мне напомнить). Слабо верится, что обществу понадобилось так мало времени, чтобы потерпеть крах.