Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красна - Страница 20

Волна депрессии захлестывает его. Чертовски трудно, думает он. Чертовски.

Он берет себя в руки. Его старомодные рефлексы, как всегда, в порядке. Поддерживать форму — это не только упражнять тело. Надо также упражнять и мозг. Делать постоянные проверки, чтобы быть уверенным, что он работает исправно.

Однако он становится чересчур чувствительным: совесть никогда не была для него раньше таким бременем!

Он смеется. Он знает, что ему делать.

Эта проблема стара, как мир. Если он будет беспечен, будет плохо отдыхать, то у него разовьются неврозы богатых. Этот сон — предупреждение.

Или, скорее, его реакция на этот сон является предупреждением. Завтра он начнет изучать сельскохозяйственные программы, займется чем-либо другим, кроме копания в собственной персоне.

Освежившись, с постепенно стихающими болями, он возвращается к себе в каюту и безжалостно выбирает на завтрашний день сельскохозяйственную программу.

Потом спокойно засыпает.

Глава 12

Райан один на борту, но исправно следует всем ритуалам, словно имеет в подчинении полный экипаж.

«Мальчишкой плавал я в воде ручьев, бегущих между сосен».

Во время, установленное им для ежедневных совещаний, он сидит во главе стола и подводит итог тем немногим событиям и намечаемым задачам, которыми он занимается.

Он ест в положенное для еды время, во всех делах, связанных с кораблем, пользуется официальным языком, выполняет регулярные проверки и радирует официальные бортовые записи на Землю. Единственное нарушение официальной процедуры — красный бортжурнал в столе.

Он совершает регулярные обходы телохранилища, как прозвали они отсек гибернации (анабиоза).

«Юношей стоял я на холме, на ветру, и вглядывался в печальное небо, написал ужасное, сентиментальное, полное жалости к себе стихотворение, пока другие парни не обнаружили его и не стали издеваться надо мной, и я бросил это занятие. И занялся бизнесом. Все равно».

Он прикасается к кнопке, и болты автоматически вывинчиваются.

«Интересно, что бы со мной стало. Искусство процветает в хаосе. Что хорошо для искусства, плохо для бизнеса…»

Он останавливается у первого контейнера и глядит в смиренное лицо жены.

* * *

Миссис Райан чистила стены в своей комнате. Она пользовалась специальной жидкостью. Во время работы она отворачивалась от высокого окна, образовывавшего дальнюю стену комнаты.

Закончив, она отнесла банку с жидкостью обратно в кухню и поставила на нужную полку.

Неопределенно хмурясь, постояла посреди кухни.

Затем глубоко вздохнула и опять потянулась к полке, сняв с нее банку с этикеткой «Подкормка для растений».

Она закашлялась, прикрыв рот свободной рукой. Затем, глубоко вздохнув, пошла в прихожую и опрыскала апельсиновое деревце, стоявшее в блестящей металлической кадке. Потом вернулась в гостиную с цветными стенами и дорогими мягкими пластмассовыми стульями.

Она включила телевизор.

Стена напротив окна мгновенно ожила, наполнилась танцующими фигурами.

Наблюдая за их кружением, миссис Райан немного успокоилась. Она взглянула на банку в руке и поставила ее на стол. Потом посмотрела на танцоров, потом опять на банку, все еще стоящую на столе. Присела. Затем снова встала.

Лицо сорокалетней миссис Райан напоминало испуганную мордашку ребенка, вот-вот готового расплакаться.

Ома подняла банку, подошла к окну и нажала на кнопку, управляющую поднятием и опусканием штор. В погрузившейся в темноту комнате она опрыскала растения на подоконнике.

Она унесла банку в кухню и вернула ее на полку. Потом немного постояла в дверях кухни, вглядываясь в темноту гостиной, освещаемой только мерцанием телевизора. Затем прошла через комнату к окну, положила руку на кнопку, управляющую шторой, и повернулась спиной.

По телевизору шла передача на производственную тему. Миссис Райан неподвижно уставилась в экран.

Затем она нажала кнопку и отпрянула от окна, как только шторы взвились вверх и комнату опять залил дневной свет.

Она торопливо прошла в кухню, выключив на ходу телевизор. Сварила себе кофе.

В комнате царила тишина.

Пустое окно смотрело на противоположный жилой блок, с рядами пустых окон, в которых жизнь не просматривалась.

Редкие машины катили по улице.

Миссис Райан сидела с поднятой кофейной чашечкой, словно кукла, у которой только что кончился завод.

Зазвонил телефон.

Миссис Райан сидела неподвижно.

Телефон продолжал звонить.

Миссис Райан вздохнула и подошла к нему. Прислонившись спиной к стене, чуть осев, она взяла трубку.

— Это я, дядя Сидней, — произнес голос с экрана у нее над головой.

— О, это ты, дядя, — сказала миссис Райан. Она оттолкнулась от стены и, держа трубку у уха, села около кухонного стола.

— Не подходи слишком близко, — сказал дядя Сидней.

— Дядя Сидней, — жалобно произнесла она, — я же просила тебя не звонить днем, когда никого нет дома. В конце концов, я же не знаю, кто звонит. Это мог быть кто угодно.

— Извини, конечно. Я только хотел спросить, не придете ли вы ко мне сегодня вечером.

— Машина в ремонте, — сказала миссис Райан. — Ему пришлось утром поехать автобусом. Я говорила, чтобы он не ездил, но он настоял. Я не знаю…

Миссис Райан умолкла с выражением печального недоумения на лице.

Наступило молчание.

Затем она и дядя Сидней заговорили разом.

— Мне нужно вымыть… — сказала миссис Райан.

— Не могли бы вы приехать… — сказал дядя Сидней.