Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красна - Страница 161

161

Это было обнаженное тело старого, но еще сильного на вид человека, сильно загорелого. На крупной голове выделялись густые черные усы. На шее сохранились следы удушения, а припухлости на запястьях, предплечьях и ногах указывали на то, что, по-видимому, жертву к тому же и связывали. Ко всему тот, кто зашивал его торс после вскрытия, был не слишком аккуратен.

— А одежда? — спросил я у шефа полиции.

Бисмарк покачал головой и показал на стул, стоящий возле стола.

— Вот все, что мы нашли.

Там лежали наручные часы, красные туфли и пара аккуратно сложенных бумажных легких, уже сильно изношенных.

Главное неудобство этих сменных легких состоит в том, что, хотя и можно не беспокоиться о последствиях курения и прочих легочных заболеваниях, сами легкие необходимо периодически менять, что очень дорого, особенно в Риме, где отсутствовала государственная система Службы Легких, какая существовала в большинстве европейских Городов-Государств. За несколько лет до войны бумажные легкие сменились политэновыми, служившими гораздо дольше.

Я повертел в руках одну туфлю. Искусная поделка со Среднего Востока. Затем осмотрел массивные тусклые часы. Старинные, явно русского происхождения; на новом кожаном ремешке оттиснута метка: «Сделано в Англии».

— Понимаю, почему вызвали именно нас, — сказал я.

— Были определенные анахронизмы, — согласился Бисмарк.

— А этот садовник, который его нашел, — могу я с ним поговорить?

Бисмарк подошел к окну и позвал:

— Фелипе!

Листва, казалось, раздвинулась сама собой и показался высокий темноволосый юноша, узколицый и бледный. Он был одет в темно-зеленую рубашку с высоким воротом и рабочие штаны. В руке он держал изящную лейку.

Мы посмотрели друг на друга через окно.

— Это мой садовник, Фелипе Сагиттариус, — представил его Бисмарк.

Сагиттариус поклонился, в глазах его светилась усмешка. Бисмарк, похоже, ничего не заметил.

— Не покажете ли мне, где вы нашли тело? — спросил я.

— Разумеется, — ответил Сагиттариус.

— Я подожду здесь, — сказал Бисмарк, когда я пошел к двери.

— О’кей. — Я вышел в сад и пошел вслед за Фелипе. Опять мне показалось, что кусты раздвигаются сами собой.

Запах стоял столь же томный и одуряющий. У большинства растений были темные, мясистые листья и яркие цветы, окрашенные в сочные, глубокие тона красного и голубого. То там, то сям мелькали желтые или розовые кусты.

Трава, по которой я шел, казалось, уползала из-под ног, а загадочные формы стеблей и веток напрочь отбивали всякую мысль о том, чтобы прилечь и вздремнуть в таком саду.

— Это все ваша работа, Сагиттариус? — спросил я.

Он на ходу кивнул.

— Оригинально, — продолжил я. — Никогда раньше не видел ничего подобного.

Тут мой спутник обернулся и показал большим пальцем за спину:

— Вот это место.

Мы находились на крохотной полянке, почти полностью окруженной толстыми виноградными лозами, которые, словно змеи, обвивались вокруг шпалер. Я заметил, что несколько стеблей вырвано, а решетка сломана. Похоже, схватка происходила именно здесь. Пока было неясно, зачем убийца, пред тем, как придушить, освободил жертву — именно перед тем иначе ведь не было бы драки.

Я очень тщательно осмотрел все, но ключа к разгадке не обнаружил. Сквозь поломанные ветки над разрушенной шпалерой я заметил небольшую беседку в виде китайского павильончика, расписанную золотыми узорами по красному, желтому и черному лаку. Беседка явно противоречила архитектурному стилю всего дома.

— Что это? — спросил я у садовника.

— Ничего, — буркнул он, несомненно раздосадованный на меня за эту находку.

— Гляну-ка на всякий случай.

Он пожал плечами, но проводить не торопился. Я пошел вдоль длинных рядов кустов, Сагиттариус медленно следовал за мной. Поднявшись по деревянным ступенькам на веранду, я толкнул дверь и вошел. По-видимому, здесь находилась только одна комната — спальня. Неприбранная кровать выглядела так, словно ее покинули второпях. Нейлоновые чулки неряшливо выглядывали из-под подушки, а на полу валялись мужские полуботинки. Белье выглядело необычайно белым, а вся обстановка по-восточному затейливой и роскошной.

Сагиттариус стоял в дверях.

— Ваше жилище? — спросил я.

— Нет. — Ом вроде бы оскорбился. — Шефа полиции.

Я усмехнулся.

Сагиттариус разразился вдохновенной речью:

— Этот томный аромат… эта угроза, исходящая от растений… этот тяжелый воздух в саду разогреют кровь даже старику. Это — единственное место, где он может расслабиться. Для этого я и нанят, за это он дает мне свободу.

— А это, — я показал на кровать, — имеет какое-нибудь отношение к прошлой ночи?

— Наверное, он был здесь, когда это случилось, но я… — Сагиттариус покачал головой, и я подумал, нет ли с его стороны какого-нибудь намека, смысл которого до меня еще не дошел.

Я наклонился и поднял что-то с пола. Это был кулон с выгравированными готическими инициалами «Е.Б.».

— Кто это — «Е.Б.»? — спросил я.

— Меня интересует только сад, мистер Аквилинас… Я не знаю, кто она.

Я посмотрел в окно на таинственный сад.

— Почему он вас так интересует… Что все это значит? Вы ведь не по приказу работаете здесь, не так ли? Вы это делаете для себя.

Сагиттариус холодно улыбнулся.

— А вы догадливы. — Он махнул рукой в сторону теплой, шевелящейся листвы, меньше всего напоминающей растение, скорее — некое живое существо. — Знаете, что я здесь вижу? Глубоководные каньоны, где в безмолвном зеленом полумраке плавают потерянные подводные лодки, к ним тянутся извивающиеся щупальца хищных полурыб-полурастений, за ними следят глаза давно умерших водяных, чья кровь напоила их детенышей; где спруты со скатами сплетаются в грациозном танце смерти, перемешивая устремляющиеся к поверхности облака чернильной жидкости с облаками крови, которыми питаются акулы. Еще их видят моряки и, обезумев, бросаются за борт и медленно опускаются в глубину, к тем животным-растениям, уже сожравшим тела спрутов и скатов. Вот тот мир, который я могу сотворить на суше… Вот моя мечта.

161