Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красна - Страница 100

100

Но это еще не все. Чужаки располагали невиданно изощренными и мощными средствами, позволяющими воплощать мысль столь ярко и зрелищно, что это сводило с ума.

Роффрей с трудом понимал, где кончается зрительное впечатление и начинается звуковое или вкусовое, усиливающееся обонянием.

И все чувства тонули в мучительном, всепроникающем, рождающем невыносимый ноющий фон, вихрем несущемся, кружащемся, бормочущем и пронзительно кричащем, благоухающем, влажном кроваво-красном цвете.

Роффрею казалось, будто мозг его в клочья разнесен страшным взрывом. Будто брызги разлетаются повсюду, плавая в крови, агонизирует обнаженное сознание, с которого, как одежды, сорваны спасительные предрассудки и самообман. Так неуютно было в том мире, куда он вдруг ступил, — ни покоя, ни отдыха, ни надежды на спасение. Сенс-проекторы чужаков толкали его все дальше и дальше в глубины его собственного подсознания, чтобы показать Роффрею, каково оно на самом деле; но если он сопротивлялся чужакам, они начинали бесчинствовать, творя хаос в его сознании.

Все его мысли и чувства, подвластные сознанию, смешались, застыли и представляли собою чудовищную свалку. Зато перед ним стала картина его подсознания, которую он вынужден был разглядывать.

Где-то на периферии сознания мерцала крохотная искра здравого смысла, и от нее непрерывно шел импульс: «Сохрани рассудок, сохрани рассудок, держись, ничего, все в порядке». И норой он слышал свой собственный голос, к которому примешивалась дюжина других голосов, они то лаяли, как собаки, то плакали, как дети.

И все же, несмотря на весь ужас, что творился с Роффреем и другими игроками, несмотря на отвращение, которое Роффрей начинал испытывать и к себе, и к своим коллегам, вопреки всему мерцала спасительная искра, не дававшая ему погрузиться в пучину безумия.

Именно на этой искре сконцентрировали чужаки свое внимание, а в это время наиболее опытные игроки флотилии нацеливались разрушить маленькие очаги здравого смысла, живущие в сознании противников.

В истории человечества не было более страшной войны. Это была война не с существами из плоти и крови, а с порочным и злым духом.

Все, что мог сделать Роффрей в этой изнурительной схватке с сонмами звуков, чудовищными, нарастающими волнами запахов, стонущим метанием цвета, — это удержать в своем сознании спасительную искру.

А меж тем, многократно усиливая остроту битвы, клубок разнообразных чувств и ощущений, окрашенных в кроваво-красный цвет, плыл, и бежал, и бился в конвульсиях, и вздымался, пронзая изнемогающее сознание Роффрея, ввинчиваясь в его нервы, терзая каждую клетку мозга, разрушая синапсы, сотрясая и тело, и разум месивом лишенных форм и смысла уродливых впечатлений.

Вот оно, кроваво-красное! Теперь уже не было ничего больше — только кроваво-красное пронзительное звучание всепроникающего, леденящего, зловонного вкуса и бессильного чувства безнадежного отвращения к себе, вползающего в каждую щель, каждый уголок его сознания и тела, и он не хочет уже ничего, только стряхнуть с себя все это и бежать, бежать прочь.

Но нет, он — в ловушке, кроваво-красной ловушке, из которой нет выхода — только отступать, бежать назад, вновь испытывать этот ужас и спрятаться, вжаться в уютное лоно… чье?

Спасительная искра вдруг вспыхнула, и он сразу обрел рассудок. Увидел изнуренные, сосредоточенные лица других игроков. Увидел, как Телфрин сидит с искаженным от боли лицом и стонет, а О’Хара, положив свою худую руку ему на плечо, что-то ворчит, и лицо его светится благодарностью. Роффрей взглянул на крошечный экран, на котором пульсировал свет и мелькали какие-то бегущие графики.

Потом он потянулся к стоящему перед ним небольшому пульту управления, и на его бородатом лине появилась кривая усмешка — он закричал:

— Кошки! Они ползут по вашим спинам, когтями они терзают нервы. Волны грязи, они захлестывают. Тоните, твари, тоните!

Сами по себе эти слова почти не оказали никакого воздействия, да, собственно, и не должны были — они освобождали его собственное сознание от разрушительных эмоций и впечатлений.

Теперь нападал он! Он использовал те самые чувства и ощущения, которые высвободили из его подсознания чужаки. Он уловил, как они могут реагировать на такие приемы, ибо в их нападении были иногда импульсы, которые ничего не значили для него, будучи переведены в его термины собственного сознания. Их он отбросил силой воли, и экраны начали пульсировать в бешеных ритмах его напряженно работающей мысли.

Он начал с того, что послал назад впечатления от кроваво-красного эффекта, так как это был, очевидно, предварительный ход, который составлял основу игры. Он не понимал, зачем это нужно, но быстро овладел этим приемом. Одна из истин, открывшихся ему, заключалась в том, что рассудок в этой игре значил очень мало. А вот инстинкты следовало обратить в самое страшное оружие. Позже эксперты смогли проанализировать результаты.

И вот он почувствовал, что освобождается от истерического состояния; в комнате царило молчание.

— Стоп! Роффрей — стоп! Конечно — они победили. Господи! Теперь у нас нет надежды!

— Они победили? Но я не закончил…

— Смотрите…

Несколько человек из числа игроков, распростершись на полу, хныкали, пускали слюни, как слабоумные. Другие свернулись в эмбриональных позах. Обслуживающие тут же бросились к ним.

— Семерых потеряли. Значит, чужаки победили. А у нас на счету, должно быть, пять. Ну что ж, неплохо. Вы, Роффрей, почти одолели своего соперника, но они уже ушли. Вероятно, у вас еще будет шанс. Для первого раза это просто замечательно.

100